Параллельный катаклизм - Страница 97

10. Заброшен, но не забыт

А почему, скажите на милость, не может Краснознаменный Тихоокеанский или орденоносный Балтийский прийти на помощь запертому в чужестранном море кораблю? Почему самая многочисленная фронтовая авиация мира не хочет распугать авианосцы и эсминцы, стянутые заокеанскими супостатами к Тасмании? Надо сказать, что хочет, но действительно не может. Так сложилась жизнь, и поскольку мы материалисты, то нечего на судьбу сетовать, сами законы природы, времени и пространства против нас в данном случае работают. Растянулись наши коммуникации до невозможности, распылилась наша силища на тысячи направлений, и десятки из тех направлений важные, и если упустить их даже временно, может опрокинуться вся постройка. Попробуй ослабь мирно стоящую группировку в Северной Японии, тут же Штаты перебросят с Алеутов дополнительный контингент, и не только Хоккайдо – Сахалина лишишься. Рискни новых коммунистов Египта без танковой солярки оставить, вмиг английские «черчилли» из Судана на север попрут – и плакал очищенный от мин Суэцкий канал. Поставь на кон материально-техническую помощь крепнущей армии Мао Цзэдуна – рухнут все достижения освободительных походов по Азии. Так что хочется, конечно, линейному кораблю, в угол загнанному, помочь, но занята авиация по уши снабжением танковых клиньев Малиновского и Катукова, вздымающих пыль в пустыне Симпсона и в Большом Артезианском Бассейне. А флот торпедоносный, и малый и большой, по уши завяз в сопровождении собственных транспортов, идущих в очищенный от агрессоров Дарвин. И хоть и плохо, что гибнет мощнейший и дорогущий линкор, а есть и в его гибели толк – отвлекает он на себя силы немереные, десятикратно превышающие собственные, да и мешает, пока жив, нормальному судоходству буржуазному. Так что, может, и не удастся «Советскому Союзу» прорваться сквозь Коралловое или Тасманово моря, но если в Мельбурн или Сидней доберутся мотопехотинцы аборигенов освободить, тогда воздвигнут на берегу океана достойный памяти команды линейного корабля обелиск. И будут на нем высечены имена-отчества неизвестных покуда миру героев, всех трех тысяч человек команды «Советского Союза». «Спите спокойно, – будет гласить надпись на постаменте, – Австралия наша и враг не пройдет!»

11. Шпионы и их соседи

Никуда они полутора суток не выходили и успели несколько облениться и наговориться всласть. И кажется, поверила Аврора в его истории, и снова Панин удивился, как она со своей неугасимой верой в лучшее до сих пор существует на этом свете, не обманутая и не растоптанная каким-нибудь мимо проскользнувшим подонком. И все было хорошо, и даже как-то не верилось в то, что очень скоро им надо будет осуществить рывок, вначале через милицейские кордоны, потом через леса-поля, а уж напоследок – через пространство-время. А однажды Панин даже решился пройтись в ближайший гастроном прикупить продовольствия, и взял слово с Авроры, что она никуда не высунет нос и не позвонит подругам или еще кому попрощаться. И хозяюшка, получая очередную крупную купюру, была улыбчива, как стюардесса «Аэрофлота» на плакате в кассовом зале. И Панин в конце-то концов так успокоился, что отважился еще и на вылазку в «Промтовары», хотя с каждым походом вероятность привлечь внимание каких-нибудь новых соседей возрастала.

Не относитесь к своим соседям как к пустому месту, ведь кто мог навести на квартиру Авроры правосудие, как не они? Это им, людям, волею судеб менее обремененным работой, чем остальные, пропитанным, как промокашка, классовой бдительностью, читающим от скуки на дверях подъездов правила социалистического общежития, а в трамваях правила поведения на транспорте, любящим субботники и собрания из-за массовых сборищ и возможности послушать вытащенную наружу, на обозрение, чужую личность, это им он был обязан необходимостью применения оружия и кухонному аутодафе.

Панин нашел ближайшую «Галантерею» всего в одном квартале. Вот здесь, выйдя наружу с новой курткой для Авроры, он и остановился у доски объявлений. Красная свежая листовка «Их разыскивает…» сразу же привлекала внимание. Себя он не обнаружил, а вот юная Аврора – увеличенный снимок с комсомольского билета – имелась. То, что у них нет его фотографии, конечно, радовало, но превращение скромной Авроры в здешний аналог кинозвезды… И ведь, действительно, есть еще телевидение.

Перед знакомой дверью он сквозь дерево расслышал, как хозяйка беседует с кем-то по телефону. Прислушался: все равно ничего не разобрать – и дело не только в двери – намеренное снижение тембра, это в квартире, где ты не просто хозяйка – царь и бог. Он нажал звонок, уже включив в голове хронометр. Засиделись они здесь, явно засиделись. Но какова была альтернатива? Заранее разместиться на опушке – туристов изображая? Ни палатки, ни черта, а если даже купить, попробуй с такой поклажей пробраться по вокзалам незаметными – зима на улице. Спрятаться где-нибудь в пригороде? По поводу нападения на милицию всесоюзный, а может, и всемирный – Москва все же – розыск гарантирован. А в маленьком городишке, ближнем к месту «прибытия», ой как тяжело затеряться, там все на виду.

Когда ему открыла, натянуто выжимая приветливую улыбочку – скажите «чиз» – хозяюшка, он, защелкивая ногой дверь и опуская на пол огромный пакет, глянул ей в глаза. Ее зрачки заметались, разыскивая бомбоубежище. Он с видимым спокойствием шагнул мимо. Он еще не успел отойти от вешалки, когда она попыталась упорхнуть, протягивая руку за шубой. «В магазин!» – взвизгнула она, как будто должна была ему докладывать либо просить разрешения. Значит, «в магазин» – это в тапочках на босу ногу и без шапки! На улице минус восемь! «К соседке!» – поправилась она, уже протягивая руку к замку.